Я каждый раз читаю этот титр
Он сам выбрал свой путь, сам заплатил за это, и никто не вправе его осуждать. Что из того, что из фильмов, снятых Кончаловским в Голливуде, ни один не отличается той творческой оригинальностью, которая побуждала видеть в нем когда-то режиссерскую звезду оудущего? Да, теперь он делает заведомо коммерческое кино. Стараясь при этом, чтобы оно было интеллигентным. Лишенным вульгарности. Иногда это удается, иногда — нет.
Вычурный «Андрон» остался для его московских друзей, фамилия Михалков прочно связалась с более удачливым братом Никитой. Я каждый раз читаю этот титр с нежностью, вспоминая дни моих юношеских надежд, которые для Андрея-Андрона были, возможно, временем окончательного краха иллюзий. И каждый раз в далеких от нашей жизни, крепко сбитых киносюжетах слышу слабеющее эхо его давних рефлексий.
Беседы за рабочим столом. Может быть, меня бы выбрали в секретариат Союза кинематографистов, и я был бы озабочен теми проблемами и конфликтами, от которых сегодня болит голова у моих коллег. Но скорее меня бы не выбрали, поскольку, доведись мне выступать на съезде, я наверняка бы сказал что-то не понравившееся передовой кинематографической общественности. Я выступил бы за большую терпимость по отношению к тому кинематографическому поколению, которое ныне отстранено от руководства, и, возможно, разделил бы участь моего брата Никиты, ныне наблюдающего со стороны за тем, что происходит в стенах союза. Наверное, я бы преподавал, тем более что сегодняшние вгиковские мастера почему-то все больше встречаются мне за рубежом, так что даже в своем сегодняшнем качестве, думаю, мог бы уделять не меньше времени и внимания студентам, чем, допустим, Ираклий Квирикадзе.
Когда я смотрю ваши американские фильмы, они для меня все равно связаны с Россией, с тем, что вы делали прежде. Насколько .сознательна для вас эта связь? Нет, ничего сознательного здесь не было. Я просто размышлял. Не раз случается слышать укоры с эдакими черносотенными интонациями: «Вам легко говорить! Вы все это время на Западе жили!..» Как будто все дело в том, что мне не приходилось стоять в очереди за колбасой. Хотя не спорю: колбаса — это тоже серьезно. Я даже придумал такую формулировку: «Народ наш примет любую платформу, если ее нагрузить колбасой». Разве не так? За прошедшие с моего отъезда годы наше поколение постарело — я не только по себе сужу. Нам уже по пятьдесят. В сорок мы цеплялись за какие-то остатки иллюзий, какие-то маячки надежд. Маячки-то еще остались, но сладости в них нет. Сейчас как-то особенно ощущаешь, как ужимается, спрессовывается время. Успеть бы еще что-то сделать.
