Роковой этот вопрос
Да откуда им взяться! Лучшие из лучших уже сошли в могилы. Другие еще только отходят от ран. А многие сломались еще тогда, в глухие годы, не выдержав давления и зрелища казней своих товарищей. Впрочем, что там кино — вся наша огромная страна, измученная и измордованная, обессиленная, с таким трудом, с таким невероятным напряжением пытается сейчас подняться и уйти от своего проклятого прошлого. И как же нелегко, как мучительно даются эти шаги.
Кто виноват: люди или идеи! Роковой этот вопрос сейчас неотвратимо встает перед всей страной. Неизбежно встает он и перед нами в связи с судьбой кинематографа. На чьей совести загубленные замыслы, испохабленные сценарии и фильмы, изломанные судьбы не только отдельных мастеров, но и целых поколений? Кто отбивал у кинематографистов охоту к серьезному и честному разговору со своим народом? Кто растлевал их — званиями, премиями, подачками? Кто довел наше кино, некогда столь богатое яркими талантами, до состояния глубочайшей депрессии?
Да, конечно же, наше родимое киноведомство. Кто же еще? Вот и наш легендарный Пятый съезд прямо показал на него пальцем. При желании можно было бы найти и совсем конкретных виновников. Каждый сотворенный в свое время злодейский акт имел своего совершенно конкретного исполнителя, что по законам бюрократической системы непременно должно было быть засвидетельствовано соответствующим бумажным циркуляром. И на каждой такой бумаженции — мы это уже видели — обязательно стоит чья-то личная подпись. Значит, их — этих подписавших — и винить? А как же иначе! Да, они всего лишь исполняли свой служебный долг. Да, они были вынуждены подписывать «похоронки», строчить заключения с маразматическими замечаниями, от которых самим было стыдно и тошно. Значит ли это, что такое вынужденное участие не в самых красивых и благородных делах позволяет снять с них всякую моральную ответственность за содеянное? Нет, уж извините!
В начале 70-х, собирая материал для книги «Пересечение параллельных», которая предназначалась в серию «Творческая лаборатория кинематографиста», я «прошел» от начала и до конца не одну картину. Много времени провел на съемках, аккуратно посещал все худсоветы и даже вместе с авторами ходил «сдавать» картины в Госкино. Именно тогда, изучая творческую лабораторию режиссера, я познакомился во-очую и напрямую и с самой анти-творческой кухней Госкино. И если бы я сам, своими собственными глазами не видел, как ломали, например, Булата Мансурова на «Тризне» и после нее, не наблюдал, в каком страшном нервном напряжении держали Ларису Шепитько в пору ее работы над «Восхождением», как лежал вниз лицом, корчась от боли, сбежавший из больницы Василий Шукшин на стульях в тонстудии, перезаписывая и внося идиотские поправки комитета по «Калине красной», и еще много-много подобных страшных сцен, то сегодня я, быть может, был более сердоболен по отношению к служителям верхних этажей Малого Гнездниковского. Но я знаю их в деле, видел прямые последствия их трудов и потому не склонен прощать.
