Новая картина Пуйпы многозначна
Олег Басилашвили — писатель, председатель местного СП, обвиненный некогда в космополитизме, ныне реабилитированный, имеющий роскошную дачу — символ творческого благоденствия, мелкая душонка, подкаблучник, прелестный, пропивший идеалы молодости, если таковые были, суетящийся, чтобы не исчезли сегодняшние, если таковые есть. «Басик» — зовут его в театре, легкого виртуозного лицедея с хлестаковскими замашками, с клеймом зашибленного русского интеллигента, с поблекшей красотой, обмякшей статью бывшего кавалергарда.
Владимир Меньшов — прокурор Зеро, шагнувший в картину с собраний общества «Память», доморощенный монархист, маниакально толкующий о том, что Россию сгубили, что святую веру в государственность потеряли. Г о-родской сумасшедший, едва ли не рвущий на себе одежду, кликуша с никогда не улыбающимся лицом. Приземистый, скуластый, с тяжелым подбородком, диким взглядом фаната, «знатока Достоевского», «мученика идеи». Блестящий, доведенный до актерского разгула портрет тех, кто сзывает народ в Румянцевском саду.
Евгений Евстигнеев — хранитель музея, интеллигент из захолустья, с хорошо поставленным голосом, столичным выговором «открытых» гласных, ужимками любителя прекрасного пола. Особый юмор Евстигнеева, прославивший его в раннем «Современнике», добротность артиста, правда, то и дело впадающего в штамп, понадобились здесь, чтобы в образе настырного и тусклого старикашки запечатлеть целый социальный пласт пенсионеров-маэстро, демагогов, патриотичных и жалких, с их гладкой речью, с едва заметной лукавинкой во взгляде и интонации.
И безголосая страшилище-баба, бывшая партнерша Николаева по рок-н-роллу, глотнувшая из-за политической травли уксусу. И два киевских экспедитора, и семейка токаря, и официант — искуситель, Мефисто города Зеро. Тот, кто Варакину десерт принес.
Разумеется, новая картина Пуйпы, как и всякое произведение искусства, многозначна, а следовательно, позволяет быть истолкованной и по-другому. Но мне «историко-метафорический» аспект рассмотрения представляется плодотворным еще и потому, что он как бы адекватен самой поэтике фильма. В этой связи хочется сказать несколько слов и о чувстве времени в «Вечном сиянии», где происходящее отделено от нас тремя десятилетиями, даже более того.
