Надо ли вас понять
Психиатру очень трудно в этом смысле найти общий язык с родственниками и вообще с людьми, не знающими психиатрии. Бывает, что больной никак не проявляет своего заболевания и внешне ведет себя как вполне здоровый человек.
Но ведь вы, психиатры, все-таки не жрецы, обменивающиеся магическим языком жестов, непонятным для непосвященных. Если Жорес не был предварительно обследован психиатром, значит, заявление, что он болен, последовало от таких же профанов в психиатрии, как я.
Нет, он был обследован психиатром. Когда и где? Психиатр Лезненко присутствовал при беседе Жореса Медведева с председателем Обнинского горисполкома. А как попал психиатр в кабинет председателя, ведущего беседу со своим избирателем? Ну, этого я не знаю. Видимо, работникам горсовета, сталкивавшимся с Медведевым, показалось странным его поведение, и они пригласили психиатра. Надо ли вас понять так, что инициатором этой акции является председатель Обнинского горисполкома Антоненко? Я не знаю, председатель или кто-нибудь из работников.
Но вам, как лечащему врачу, конечно, известно, что именно показалось странным в поведении Медведева этим анонимным работникам горсовета? Это врачебная тайна. Вы не могли бы сказать мне, какие поступки, действия Жореса Медведева представляют общественную опасность для окружающих? Он опасен прежде всего для себя самого. В каком смысле? Вот я, например, курю: это опасно для меня. Но это, в общем, мое дело, поскольку я не наркоманка, не алкоголичка, не могу впасть в буйство и никому не нанесу ущерба. Так чем же опасен Жорес Медведев?
Даже не столько тем, что он пишет, сколько некоторыми сопутствующими этому писанию поступками. Он индуцирует окружающих. На следующий день, в четверг, 11 июня, с Жоресом увиделся его московский знакомый Б. И. Цукерман. Он побывал и у Лифшица, и тот был вновь вынужден изворачиваться.
В четверг я узнал крайне важную новость. Министр здравоохранения Петровский, который (будучи сам действительным членом АН) решительно отказывался до этого встречаться с добивающимися у него приема коллегами по академии, назначил на 12 часов в пятницу специальное совещание, на которое были приглашены академики. На совещании должен был присутствовать и президент АН. Со стороны министерства должны были участвовать в совещании. Это было, таким образом, довольно представительное совещание, трое из его участников были членами ЦК . Однако повестка дня не внушала особых надежд, в телефонограмме, полученной перечисленными выше академиками, говорилось, что они приглашаются на совещание «по делу о больном Ж. Медведеве».
В этот же день мне сообщили, что если пребывание Жореса в больнице затянется, то возможны резкие выступления против этого беззакония на международном симпозиуме по биохимии, который должен был открыться в Риге 21 июня (при участии семи лауреатов Нобелевской премии), а также на международном конгрессе историков в Москве, который должен был состояться в августе. Некоторые из зарубежных ученых рассматривали помещение Жореса в психиатрическую больницу как репрессию за издание в США книги по истории биологической дискуссии. Я сообщил об этом А. Д. Сахарову. Со своей стороны, он сказал мне, что у него была только что беседа с М. В. Келдышем, который сообщил о создании по делу Ж. Медведева весьма авторитетной правительственной комиссии. Должно быть, именно это обстоятельство и побудило Петровского к проведению совещания с группой академиков, принявших наибольшее участие в судьбе моего брата.