Мечтая отдать жизнь за идею
Правда, положение у прокурора не из легких. Одинок он среди горожан, словно обезумевших от ныне дозволенного вечера памяти рок-н-ролыцика Николаева, где во весь голос утверждается «политическое значение реабилитации рок-н-ролла». Прокурору остается только самопожертвование: самоубийство во время рок-н-ролльного шабаша. Вот был бы наш ответ Чемберлену. Увы. Пистолет дает одну осечку за другой. Мечтая отдать жизнь за идею, этот защитник закона втайне еще мечтает и о преступлении. Словом, «широк русский человек. я бы сузил.» Поначалу непонятно, снится ли командировочному ИТРу, «интеллигенту в шляпе» игривый и гадкий — тошнотворный, как вчерашний винегрет, сон. То ли это все-таки жизнь. «Жизнь есть сон» (пьеса Кальдерона—Бородянского). Герой фильма куда менее доверчив, чем Алиса, так как город грозит поглотить его без остатка, лишив даже права на избавление «впоследствии». Варакин чувствует, что в игре с персонажами-масками — жителями Зеро (отсутствие названия — отсутствие лица, любые подстановки желательны и даже обязательны), в этом вневременном и очень конкретном пространстве может тоже стать маской, подставной фигурой, «шестеркой». Город пытается отнять у Варакина не только собственное лицо, но и собственное имя.
Желая втянуть героя в рок-н-ролльную драму, все городские лидеры проявляют заинтересованность в том, чтобы он стал сыном убиенного или покончившего самоубийством (все равно!) ресторанного повара, Махмудом Николаевым, господином Никто в городе Зеро. Нулем без палочки, иллюзионистом цирка, а не московским инженером в глаженом костюме. Этаким Иваном Ивановичем Самоваром, к которому, как у Хармса, приходят дядя Петя, тетя Катя, дедушка, бабушка, Жучка с Муркой, все за кипятком. Но наш-то герой — не «чайник», хотя, кажется, близок к тому, чтобы им стать.
