Каверина серьезно прорабатывали на довольно высоком
Вечером 17 июня мне привезли из Москвы текст заявления А. Солженицына и копии ряда писем ученых и писателей в различные медицинские и немедицинские инстанции. 18 июня, приехав в Москву, с удивлением узнал, что накануне, когда я был уже на свободе, двух моих знакомых — М. И. Ромма и В. А. Каверина серьезно прорабатывали на довольно высоком уровне за то, что они посылали в Калужскую психиатрическую больницу резкие телеграммы с протестом. Явно запоздалые проработки, несомненно, были результатом несогласованности между создателями и исполнителями психиатрического «сценария». Медицинские исполнители могли реагировать на письма, телеграммы и протесты только двумя способами: либо игнорировать (ссылаясь на некомпетентность протестующих в вопросах психиатрии), либо, наоборот, прислушаться к голосу и мнению людей, много лет общавшихся с человеком, психическую вменяемость которого было приказано проверить и подвергнуть сомнению. Но ни калужские врачи, ни даже министр здравоохранения не были в состоянии обязать Госкино или секретариат Союза писателей начать кампанию запугивания, в которую 16 и 17 июня были втянуты многие участники вызволения меня из «психушки».
Психиатрическая больница не имела права снимать копии с писем и телеграмм и направлять их в немедицинские учреждения. Все материалы следовало подшивать в историю болезни наряду с теми интервью, которые Лифшиц сам собирал среди сотрудников и административного персонала в Обнинске. Больница обязана строго сохранять в тайне все сведения о пациентах, поступающие из любых источников, и эти сведения могут циркулировать только в медицинской системе. Выдача каких-либо справок о пациентах в немедицинские организации типа Госкино или секретариата ССП, а также в Калужский обком была грубейшим нарушением медицинской этики и «клятвы Гиппократа», которую в измененном виде, но все-таки дают и советские врачи. Клятва запрещает распространять полученные сведения о болезнях и использовать их во вред пациенту.
Между тем «проработки» 16 и 17 июня представляли собой несомненный шантаж как по отношению ко мне, так и по отношению к тем, кто пытался внести ясность в психиатрический диагноз, помочь врачам правильно понять особенности личности, с которой они имели дело. Давление партийных инстанций на протестующих коммунистов к тому же нарушало и общие принципы рассмотрения заявлений граждан в государственные организации.
