Известна логика развития событий
Так же, как и для Лукова, для меня эта тема была органичной. Это тема, над которой я работаю не один год. И сейчас, когда говорят, что «Большая жизнь» — вредный фильм, я каждый раз вздрагиваю. Сценарий я написал два с половиной года назад. Но это не оправдание. Стыдно коммунисту говорить, что он не угадал события, если известна логика развития событий, которая должна быть понятна каждому литератору, не только коммунисту. В этом смысле я не собираюсь себя оправдывать. Я сильно виноват. Я помню, что когда ставилась первая серия картины «Большая жизнь», мы часто с Луковым спорили, ругались, ссорились, даже иногда просто дрались, обсуждая и обдумывая отдельные кадры. Я вмешивался в это дело. И мы добились тогда большого единства в работе. На этот раз я к этому единству стремился не сильно. В Центральном Комитете мне особенно запомнились слова товарища Сталина, когда он говорил о деятелях искусства, которые допускают недобросовестность в своей работе, как сказал товарищ Сталин, на глазах всего мира! Когда я смотрел этот фильм здесь, в министерстве (уже после того, как мы были в ЦК), я многому просто ужаснулся. Вчера я впервые понял грандиозность своей вины. Я так и подумал: «Черт знает что натворили!» В Центральном Комитете товарищ Сталин спросил Лукова, когда Луков попросил согласия, чтобы сделать переделки: «Вы способны сделать переделки, вы способны поправить?» Луков задумался. Эта пауза, я думал, будет продолжаться час. Луков чувствовал всю меру ответственности, которую принимает на себя, сказав слово «да». Луков помедлил и сказал: «Да, товарищ Сталин, мы сделаем поправки». Луков коммунист. Мы ругались и будем ругаться с Луковым, но я должен сказать, что это один из лучших наших режиссеров, человек, которому можно все простить за честность в искусстве, за большую страстность и, если надо, самоотверженность. Я сам готов из кожи вылезти, чтобы получилось действительно хорошо.
Итак, сценарист и режиссер, сказавшие в своем честном фильме далеко не всю, но все же правду о тогдашней шахтерской жизни, вынуждены были повторить обвинение, выдвинутое Сталиным, и все понимали: это приказ лакировать, лгать, угодничать, это запрет на то живое, правдивое, что прорвалось на экран.
