Госкино или секретариат Союза кинематографистов
Думаю, что в нашем обществе это вдвойне важно. Во-первых, в России, и в Советском Союзе исторически сложилось так, что художник, из-за отсутствия политических свобод, кроме вечных задач искусства выполняет некоторые функции публициста, а то и политика. «Покаяние», «Дети Арбата» — наиболее яркие выражения этой ситуации сегодня. Но, заметьте, художник эти функции выполняет только тогда, когда он независим, когда у него сохраняется та искренность, о которой писал в своей знаменитой статье в начале оттепели 50-х годов В. Померанцев. Иначе получаются «масштабные полотна», которые тоже вроде бы провозглашают хорошие идеи, но никого они не трогают.
Во-вторых, эмоциональный характер всякой революционной эпохи, нашей перестройки в том числе, таит дополнительные сложности для художника, особенно художника российской традиции — с типичным для нее максимализмом, нетерпением, с желанием устроить жизнь в один момент, сейчас или никогда. Очень важно, чтобы сегодняшний «объяснитель» показывал художнику, да и любому человеку в обществе, необходимость постепенности, поэтапности, исторического хладнокровия. При этом важно видеть и показывать разницу между идеалом, реальной ситуацией и возможностями перехода от реальной ситуации к идеалам. Я считаю, например, что экономический идеал для нашего общества если не классическое (оно сейчас невозможно) рыночное хозяйство, то, по крайней мере, планово-товарная экономика, а идеал политический — общественный плюрализм и социалистическая многопартийность. Но, декларируя и защищая эти идеалы, не менее важно видеть (а об этом-то художник зачастую как раз и забывает), что попытки ввести такие вещи декретом немедленно и сейчас ни к чему, кроме кровавых неурядиц, не приведут. Давайте будем делать выводы из нашей отечественной истории. В феврале 1917 года Россия в несколько дней стала самой демократической страной в мире. Но прочная демократия не устанавливается в такие сроки. И уже через несколько месяцев общественное развитие заставило использовать политические формы, очень далекие от идеальной демократии.
Снова оговорюсь, что не нужно понимать мои слова в том смысле, что «объяснитель» может все разъяснить художнику, дать ему «всеведение пророка», после чего и художник начнет действовать в соответствии с рецептами науки. Но я думаю, что «объяснитель» полезен как создатель атмосферы, в которой повышается вероятность того, что «единство — различие» власти и художника будет иметь плодотворный, а не разрушительный характер.
«Объяснитель», как вы его называете, давно существует, но, видимо, он не очень эффективно действует, если так незаметен, что о нем никто не вспоминает. Это критик, выполняющий, помимо всего прочего, и роль посредника между художником и зрителем. Проблема в том, что именно эту функцию критик старается не исполнять, сосредоточившись на «самовыражении» — демонстрации своих познаний, таланта, вкуса, симпатий и антипатий. Что же касается «оппозиции», то в роли оппонентов властей, будь то Госкино или секретариат Союза кинематографистов, должны выступать газета, журналы (например, «Искусство кино», «Советский экран»), короче — пресса как орган общественности, а не какого-то ведомства. Неуместно было бы сейчас, встав во фрунт, защищать честь критического мундира, хотя я и не вполне согласен с вами: критика очень медленно, высвобождаясь из-под ведомственной опеки, все-таки обретает сегодня кое-какое влияние и даже эффективность. Но что я определенно хотел бы защищать, так это то, что вы называете «самовыражением». Я уверен, что свои задачи критик, как и представитель любой другой творческой профессии, решает все-таки не в обход собственных познаний, таланта, вкуса и всего остального, что вы с таким пренебрежением перечислили. Ведь все это и определяет внутренний потенциал, личность критика. А только личностная критика может быть, по-моему, интересной. Вы же, похоже, предписываете критикам роль грузчиков от искусствоведения, которые в поте лица должны перетаскивать смыслы из произведений в сознание зрителей, читателей. Но такой подход был особенно популярен в минувшие годы, когда личность, неповторимая внутренняя данность критика существовали как бы вне профессии, а его самого пытались заставить «грузить» только те смыслы, которые были означены в инстанционном реестре, оставляя на долю личности лишь почетное право утирать пот со лба.
