Город Петербург в своем зарождении и развитии

Здесь, пользуясь нашей встречей, я должен сказать еще несколько слов, чтобы заключить эту историю. Когда через три года я оказался с фильмом на Венецианском фестивале, мне в интервью задали вопрос — как я отношусь к Хрущеву (Никита Сергеевич незадолго перед этим покинул при известных обстоятельствах свой пост),— я ответил: «Конечно, мне было больно пережить историю с картиной, но если на одну чашу весов положить мою обиду, то на другой окажется все доброе, что он сделал и в первую очередь возвращение невинных людей, восстановление честных имен уже не вернувшихся, и среди них имя моего отца. Можно ли считаться обидами?» Это совершенно искренне, и сейчас я продолжаю сохранять это чувство.

Или вот еще лики власти — город Петербург в своем зарождении и развитии и наша родная столица, бывшая когда-то уникальным городом. У меня был сердечный приступ, когда я впервые увидел взгромоздившийся каркас гостиницы «Россия». А ведь сколько было обсуждений прессы, графические схемы, помещенные в «Литературной газете»,наглядно демонстрирующие грядущее уродство. Тщетно. Власть. Как тут быть?

Но власть как меценатство? Во всей мировой истории тьма примеров рождения шедевров, их сохранения — список неисчерпаем. Но меценатство — это и возможность материально содействовать появлению произведений искусства (не только гонорарное поощрение, но траты на создание) и, что особенно важно, умение доверять компетентности художника.

Невольно задумываешься сегодня об экономических условиях, экономической базе, свободе искусства, людях (организациях или, как принято сейчас говорить,— спонсорах), которые могли бы непосредственно способствовать появлению истинно художественных произведений, а не только оборачиваемости средств и насыщению запросов широкой публики, зрителя. Зритель всегда прав, но зритель, публика тоже власть, и зависимость от нее всегда ли справедлива? Ведь и ее вкусы, как известно, формируются и уже рикошетом возвращаются к художнику. Власть, какой бы исток ее ни был, одних поощряет, выковывает характер, других развращает — вполне диалектическое явление. Все рс1вно остаются судьи над художником. В тяжелые минуты слабости мне, скажем, помогает пушкинский «Поэт», в котором, по-моему, сформирован кодекс поведения художника, если не понимать его слишком прямо. Мне, во всяком случае, это помогает — «Ты сам свой высший суд».