Если бы не мерзость духовного запустения
Чтобы закончить о Берии и никогда к нему не возвращаться. Все, что я узнал о суде над ним, о его уничтожении и о содержании обвинительного заключения, о котором рассказывал мне Кузаков, все настолько отвратительно и мерзостно, настолько преступно и так патологически гнусно, что дальше уже некуда. Нельзя ни писать, ни докладывать рабочим и колхозникам, ни поучать детей, ибо все лишено малейшего поучительного смысла. Забыть позор и скотскую убогую никчемность. Как же так случилось, что на самом высочайшем этаже нашего здания нового мира завелась безнравственная, недопустимая гадость? Что же тогда мы собой представляем? Кто мы? Почему это стало возможным? Что делать? Стыдиться, возмущаться, презирать? Саркастически покачивать головами?
Ездил в Старую Каховку. Хотел найти водостроевцев неуловимых. Два раза не застал. И оба раза меня поразили секретарши зама и парторга. Обе довольно хорошенькие, молодые, с хорошими фигурами. Но морды у обоих злые, как у гадюк. Они никогда не видели меня в жизни, не знают, кто я. Но обе они огрызались на мои вопросы, как будто перед ними стоял не седой писатель, а их злейший враг. Какое дурацкое отсутствие элементарного воспитания! Так хотелось сказать: улыбнись ты, дура паршивая. Попроси меня приветливо сесть. Какие идиоты тебя воспитывали? Какой дурак взял тебя к себе на работу? Потом я подумал: нет, помолчу. И тихо уйду. Может, они копируют своих начальников.
Старая Каховка жалкая. Но если бы не мерзость духовного запустения, если бы можно было заколдовать ее жителей и они все тротуары местечка засадили абрикосами и черешнями, через десять лет никто бы не узнал этой паршивой легендарной Каховки. Вид на Днепр и на Борислав здесь поразительный.
Пришел врач Кривонос. У меня нижнее давление 117, верхнее 178. Это много. Я должен лечь. К счастью, я все-таки написал одну страницу своего сценария. Напишу ли я его? Небо снова очистилось от туч, и красота вокруг неописуемая. Тихо-тихо проплывают длинные баржи. Не шолохнут деревья, одетые в золотую парчу и в старое серебро. А Днепр словно уснул. Ни облака на небе голубом. Прекрасна моя Родина, прекрасна.
