Последний фильм моей трилогии

Идея была в том, чтобы через образы «прогресса» показать, как вероучения цивилизации совращают людей, живущих по шкале человеческих ценностей в другой половине мира. «Поуакацци» можно перевести и как «сущность бытия». Наша коллективная сущность — способ жизни — заключается в потреблении жизненных сил других народов для собственного выживания. Ибо наше кредо — централизация, магия же их жизни — в децентрализованных формах бытия. Когда страна централизуется, она теряет свободу и начинает жить другими ценностями, по сути своей негуманистическими. Но прогресс нуждается в централизации, а мы нуждаемся в прогрессе, значит, нужно разрушить систему их ценностей и соблазнить своей.

Последний фильм моей трилогии будет называться «Накойикацци». «Накойи» — значит «война», «кацци» — «жизнь», так что он будет о войне и мире. Историческое обозрение цивилизации в аспекте государственной власти. Мне важно проследить, как централизация неминуемо ведет к войне, независимо от деклараций правительства. Это еще один аргумент за децентрализацию общества. Если мы хотим действительно уничтожить войну, мы должны уничтожить силу, которая ее производит. В войне всегда есть «хорошие» и «плохие», «мы» и «они». Это бред. Когда приезжаешь сюда, видишь, что советские люди прекрасны. И люди моей страны прекрасны. Другими словами, как у вас есть своя индивидуальность, а у меня — своя, так и нации имеют свои автономные индивидуальности. Но конвейер государства выпускает людей без индивидуальности; они-то и есть автоматы насилия. Я убежден: агрессивность, воинственность присущи организованным массовым обществом, а не индивидуальностям. Это и будет предметом моего третьего фильма.

Конечно, требовалась лишь канва, по которой был бы расшит плотный узор спецэффектов. И авторы ничтоже сумняшеся положились на известные мотивы мифов и сказок. Тут и зверь, требующий девушек в жертву (Минотавр, средневековый дракон, Медведь из славянского эпоса); и любовь, соединяющая чудище и жертву («Красавица и Чудовище», наш «Аленький цветочек»); и следы более поздних, романтических влияний — безнадежная страсть монстра, урода к красавице («Собор Парижской богоматери»), ведущая влюбленного к гибели. Мотивы расположены внутри фабулы как бы хронологически: вначале — самые древние, потом является их романтическое переосмысление, а к финалу фильм обретает еще и черты новейшего фантастико-приключенческого романа с его небоскребами, надземкой и аэропланами.