Образцы вмешательства в фактуру чужого произведения
Гораздо менее исследованными, а потому и более продуктивными представляются мне переходные аспекты этой проблемы, например, «Власть как художник», «Художник как власть» или «Власть в художнике». Все эти аспекты крайне важны, а во многом и специфичны именно для нашего общества.
Прежде всего надо избавиться от представлений о власти как об инстанции, которая интересуется только «содержанием» искусства (то есть его тематически выраженной идейно-политической ориентацией) и вмешивается в вопросы эстетики исключительно по невежеству или простодушному отсутствию такта. Форма, художественный язык — вещи, с точки зрения власти, далеко не нейтральные, и интуитивно это чувствуют даже самые малообразованные политики со всеми вытекающими отсюда последствиями для искусства. Власть не только выполняет функцию идеологического надсмотрщика, являющегося пассивным носителем тех или иных эстетических предпочтений,— в известном смысле она сама является как бы безличным автором, сама творит некую идеальную эстетическую реальность и находит множество более или менее заметных способов воплотить эту реальность руками художника. При этом известные образцы прямого вмешательства в фактуру чужого произведения (к примеру, Сталин — Эйзенштейн) интересны как раз менее всего, хотя тоже должны быть осмыслены не только в плане политико-конъюнктурной правки. В принципе понятны и механизмы различного рода косвенного влияния. Но гораздо интереснее, когда подобного рода наводка производится «на расстоянии» и часто незаметно для самих участников этой процедуры, взаимно и искренне верующих в автономию по крайней мере эстетических аспектов творчества.
У проблемы «Художник как власть» тоже есть свои «грубая» и «тонкая» стороны. Можно, конечно, успокаивать себя тем, что художник — это только творец, а там, где он власть или тем более функционер, он уже не художник. Но только не в этом обществе. У нас художники руководят художниками, объединяются в производственно-бюрократические организации, именуемые творческими союзами, выступают в этом качестве как часть политической системы; и не надо делать вид, что есть кто-то, на чьем творчестве это вообще никак не отражается. Более того, если бы где-нибудь такая идеальная ситуация хоть на мгновение возникла, разговаривать здесь было бы просто не о чем. Наоборот, драма возникает именно тогда, когда художник ценой огромных усилий, а иногда и потерь пытается из этой ситуации высвободиться, причем не просто социально, а именно в творчестве. Там, где ему это не удается (то есть в той или иной степени практически всегда), он сам становится властью, а точнее орудием власти, бессознательным средством нормализующего манипулирования сознанием.