Объединение социальное, политическое, философское и художественное
Было почти два часа ночи, когда кто-то предложил отправиться спать. Чухрай настоял на том, чтобы отвезти нас в гостиницу, и когда мы все с трудом поместились в его машине, он рассказал нам шутку как пример своего понимания разницы между английским и американским юмором. Это был анекдот о двух парашютистах: первый прыгает, и его парашют раскрывается вовремя, парашют второго не срабатывает, и, когда он проносится мимо первого парашютиста, тот успевает обхватить его руками.
«Благодарю вас!» — восклицает второй парашютист. «Кембридж?» — спрашивает первый. «Оксфорд»,— отвечает второй. «Ах, Оксфорд? Тогда извините, сэр»,— говорит первый и разжимает свои объятия, человек падает на землю и разбивается». Хотя наша реакция не оправдала ожиданий Чухрая, мы подъехали к гостинице в веселом настроении. (Жили мы в «Украине» — громаде в сталинско-готическом стиле.) На улице было около десяти градусов мороза, и поэтому мы быстро попрощались и направились к входу в гостиницу.
Чухрай окликнул Паттнема по-английски: «Ах, Оксфорд? Тогда извините, сэр»,— и исчез в темноте. Американец Годфри Реджио — человек исполинского роста с непринужденной значительностью в движениях, открытым и хитрым взглядом, глубоким голосом и речью прирожденного рассказчика. Не зная, как он работает, носясь между двумя съемочными группами в разных концах планеты, можно подумать, что вся его энергия направлена вовнутрь. И не узнав его редкой общительности, при виде этой вечно высящейся надо всеми фигуры легко решить, что он крайне замкнут и одинок.
Работал с малолетними преступниками и неимущими больными, боролся против произвола полиции и войны во Вьетнаме. Мятежник по призванию, он шестнадцать лет назад основал коммуну — объединение социальное, политическое, философское и художественное. Рядом с музыкантами, писателями, учеными, чья единственная прибыль — творческий самоконтроль, Реджио создает свои фильмы.
Я пытаюсь создать монокультуру — культуру одной цели, одного пути. Мы живем, паразитируя на средствах массовой информации, постоянно их пережевываем, а они пережевывают нас. Все мои силы направлены на разоблачение этого механизма и выработку контрязыка культуры. Я воюю с огнем огнем же. Я действую изнутри, и кино для меня — наиболее приемлемый инструмент. Специального кинообразования я не имею и счастлив: иначе снимал бы стандартные фильмы.
Если бы космическим пришельцам по прибытии показали фильмы Реджио, стоило бы подумать о средствах их задержания при попытке к бегству. Пугающие ритмы и неправдоподобный угол авторского зрения говорят о том, что автор явно пренебрегает «теорией отражения», хоть и предъявляет нам документы. Мир Реджио — это осколки реальности, помещенные в раскаленное от напряжения духовное поле. Большинство фильмов попадает в плен сюжета и почти все — спеленаты заданной формой, что, на мой взгляд, вовсе не обязательно. Я ищу кино, которое, вместо того чтобы повествовать о чем бы то ни было, предлагало бы некий бытийный опыт. Опыт необыкновенно активен: он может воздействовать на мировоззрение, на структуру личности. В этом я вижу магическое свойство кинематографа.
