Мифологическое мышление
Дорогой Лев Маратович, я отнюдь не против самовыражения критики и критиков. Я о том, выполняют ли они роль посредника (объяснителя) между художником и зрителем, читателем.
Юрий Богомолов, кинокритик. Я думаю, что к проблеме личности мы вышли в нашем разговоре не случайно. Мне бы хотелось в связи с этим коснуться вопроса о специфике власти художественного сознания над человеком.
Эта специфика может яснее проступить на фоне иных форм сознания. Например, мифологической. Мифомир хранит в себе тайну овладения вниманием массовой аудитории. Особенность могущества мифа в том, что он стремится воздействовать на подсознание не просто индивидуума, но массы. Мифологическое состояние мира — это тотальная власть коллективного над индивидуальным. Что в ней примечательного: она не нуждается ни в каких обоснованиях — ни в исторических, ни в социальных, ни в моральных. Зевс — одна из масок этой власти. Другая — Сталин. Есть основания предположить, что сталинизм был лишь во вторую очередь идеологией, а в первую очередь он был именно мифологией. Иначе невозможно объяснить национальные реалии 30-х годов и последовавших за ними четырех десятилетий.
Чтобы логика мифомира вступила в действие, нужно ввергнуть реалистическое сознание в иррациональное. А для этого необходимо развязать оргиастические инстинкты. В значительной степени они оказались развязанными благодаря многочисленным жертвам гражданской войны, а затем и коллективизации, а впоследствии и мощных волн репрессий. Только в мифологическом мире возможна такая близость между коллективной жизнью и коллективной смертью. Это очень точно угадано Платоновым в том эпизоде «Котлована», где показан деревенский праздник по поводу всеобщей коллективизации. Раскулаченные уплывают навстречу своей погибели, а колхозники начинают безудержный танец. Точно так же и в реальности тридцатых годов погребальные работы естественно сочетались с созидательными.
Мифологическое мышление — это абсолютно тоталитарное мышление. Оно не способно оглянуться на себя. Возможно поэтому лишено, как это давно замечено, моральной тенденции. Художественное мышление не может не быть неоппозиционным к мифу. Уже фольклор бросает ему вызов. Сказка в отличие от мифа сознает собственную условность. Сознает уже тем, что допускает фигуру сказителя. В мифе повествователь невозможен. Все, что в нем ни происходит, возникает как бы из эфира. События мифа не нуждаются в средствах фиксации и распространения. Они не требуют глаза, который бы их подглядел, и уст, которые бы изложили увиденное.
