Героем повести становится Вечеровский
Для Стругацких проблема выбора была четко ориентирована на два полюса. Героем повести становится Вечеровский, который выбирает борьбу, а антигероем — сдавшийся Глухов. У Вечеров-ского «Дней затмения» нет ничего общего с героем повести. И дело не только в том, что эсхатология Соку-рова не оставляет места романтическому герою, способному, как у Стругацких или как в последнем фильме Тарковского, на жертвоприношение. Скорее всего, альтернатива Вечеровский — Глухов представляется режиссеру загадкой с известным ответом. Ставя Малянова в ситуацию соблазна, он предлагает своему герою куда менее очевидные варианты. Есть прелесть в усталой мудрости Снегового, в его трезвом понимании, что все безнадежно и мир обречен. Есть прелесть в рванувшей через край свободе Губаря, в этом отчаянном желании хоть раз глотнуть крови, а не питаться всю жизнь падалью. Есть прелесть в последней надежде Вечеровского, что мир не замкнут на пятачке десятка кривых улиц среди выжженной пустыни. Но есть и кодекс непреложных заповедей, через который переступил в своем выборе каждый из них — и посягнувший на чужую жизнь Губарь, и посягнувший на свою Снеговой, и оставивший единственного друга и родителей один на один с гибнущим городом Вечеровский. Сокуров предостерегает не против безвольной апатии Глухова, точнее, не только против нее. Куда страшнее этот триумф воли, когда активное волеизъявление гордого человека, направленное как будто против сгибающей его силы, оказывается в результате триумфом самой этой силы, заряжается злой энергией Давления. Об этом и говорит Малянову мертвый Снеговой: «Теряя этот круг. пытаясь выйти из него разумом. вы не ведаете, каких сторожей разбудили, какую силу направили против себя.»
Так идея круга становится центральной и в композиционном строении фильма, и в его проповедническом пафосе. Расположив своего героя в центре бесконечных колец Давления — теряющихся в холодной высоте космических катаклизмов и тех, что в привычном круговороте повседневности предлагают ему все новые соблазны,— режиссер исходит из того, что существует круг не подлежащих пересмотру нравственных установок и заповедей, переступить через которые нельзя. Между этими двумя величинами и конденсируется духовное напряжение фильма.
Эффект дисгармонии. С самых первых документальных картин Александр Сокуров заявил о себе как о ярком, самобытном художнике, обладающем редким звуко-зрительным чувством. Не секрет, что для многих кинематографистов звук в кино является сегодня чем-то служебным по отношению к визуальному ряду. В фильмах Сокуро-ва очевиден иной подход: для этого режиссера звук во всех ипостасях — речь, музыка, шумы — превращается в важнейшее средство кинематографической выразительности. Творческие поиски режиссера в документальных лентах «Альтовая соната», «И больше ничего», «Жертва вечерняя», «Мария» получили развитие и в игровых фильмах «Одинокий голос человека», «Скорбное бесчувствие».