До сих пор я нахожусь под впечатлением

Заседание Худсовета стало едва ли не звездным часом М. Чиаурели. Положение доверенного лица, обласканного и приближенного к трону (в июле на экраны вышла «Клятва», газеты печатали восторженные рецензии), позволяло ему сыграть роль, скажем так, буфера, чтобы хоть в какой-то мере смягчить удар, нанесенный его товарищам и всему советскому кинематографу. Однако он не только вкладывал персты в раны, но и унижал коллег, смакуя оскорбительные, злобные высказывания своего кумира, который, втаптывая художников в грязь за малейшее слово правды, объявленной преступлением, и грозя оставить их — это еще в лучшем случае! — без работы («списать в тираж»), оказывает им, представьте, «великую честь». Он, «как малых детей», таскает на руках некоторых кинематографистов, но иногда учит их «ходить самостоятельно», как в случае со второй серией «Большой жизни».

До сих пор я нахожусь под впечатлением того торжественного заседания, которое имело место в Центральном Комитете партии на Оргбюро, где присутствовал его создатель. Это был величайший момент в моей жизни. Я слушал Великого Сталина, который оказывал великую честь, критикуя нашу работу. Все, что было там сказано, потрясает основы сегодняшней кинематографии. Когда Великий Сталин говорит, что работа некоторых наших товарищей граничит с преступлением — больше этого что можно сказать? Когда он говорит, что их можно даже списать в тираж — по-моему, этим уже сказано все. Я уважаю Лукова и считаю его одним из лучших мастеров. Я думал за Лукова — нельзя ли из этого фильма сделать не «Большую жизнь», а оставить как комедию, как частное поведение каких-то людей? Нельзя. Мы прекрасно знаем, почему, и я не буду читать лекций, так как здесь все люди достаточно подготовлены и понимают, что такое произведение искусства. Произведение искусства должно быть органичное. Как только захочешь, Луков, делать что-то другое, привносить персонажи, менять характеры — не получится! Не выйдет! Товарищ Сталин многое нам прощает, но видит он все великолепно. Он пропускает нам многие картины, но вы думаете, что он не видит всех их недостатков? Он все видит, но, как великий руководитель, учит ходить самостоятельно. И действительно, не всегда же надо таскать нас на руках, как малых детей. В одном будущий постановщик «Падения Берлина» оказался прав: запрещение названных выше картин имело глубокие последствия и действительно «потрясло основы» тогдашнего кинематографа. Немногим уступил Чиаурели, а в чем-то и превзошел его в своих высказываниях и «приговорах».