Что в нашей критике на сегодня тревожит особенно сильно
А необходимость взаимности назрела. И если бы вместо абстрактно-гуманистического «творческого» пленума мы собрались бы по конкретному вопросу о кинематографической критике, нам, мне кажется, было бы о чем поговорить. Что в нашей критике на сегодня тревожит особенно сильно? Ну, прежде всего ее оценочность и нормативность. Откуда они? От иллюзии обладания истиной? От психологии «вечного социалистического соревнования»?
Как милы нашей критике «точки отсчета» — образцово-показательные фильмы. Сколько вреда наделали наши «общественно-критические постановления» по образцовости «Лапшина», «Покаяния», Сокурова! Общественные оргии критического восторга и общественные оргии критического неприятия. Все дружно восславим, все дружно задавим. Почему «восславим», почему «задавим», почему «все»? Не подумайте, что я про «забрать все книги бы да сжечь». Я про то, что если хотим жить в обществе, давайте задумаемся об индивидуальностях. Если хотим серьезной кинематографической критики, давайте поглядим, кто нас критикует. Как можно меньше критики от имени обобщенной истины. Как можно больше честного и частного обмена мыслями.
Известно, Бунин не любил русских модернистов, говорил, мол, какие они, к черту, модернисты? Здоровенные все мужики! Их бы вагоны грузить пристроить. И эта сверхгрубая критика воспринимается нами с живым сердечным интересом, хотя я не думаю, что у кого-нибудь в голове возникает желание всерьез пожалеть о^ том, что Александр Александрович Блок, действительно «здоровенный мужик», не грузил вагоны, а писал стихи. Потому что за этой критикой сам Бунин — уникальный личностный и художественный мир с определенной системой нравственно-эстетических координат. Мы понимаем, что он говорит, почему, зачем. В чем его боль, откуда эта дикая несправедливость. И вот недавно в «Советской культуре» откровения художника Шилова и тоже по поводу русского авангарда, где он тоже ужасно ругается на Малевича и на нас, которые на выставку Малевича стояли в очереди, но почему-то ни сердечного, ни какого-либо другого интереса к тому, как он действительно относится к истории русской живописи, нет. Потому что за всем этим сам художник Шилов с его картинками, его системой нравственно-эстетических ценностей. Имеет ли к высказываниям обоих какое-нибудь отношение сам русский модернизм начала века? Да никакого. Он развивался вне оценок и Бунина и Шилова, и анализ его развития — дело ученого и историка. В критике же главную ценность все-таки имеет, наверное, сам критик, его личность.
