В нашем отделении
На стеклянной двери из коридора в комнату свиданий появились занавески. Прогулки возле корпуса «спокойного» третьего отделения были отменены. Теперь всех водили гулять только в общий небольшой загон, отгороженный от остальной территории больницы высоким забором с запирающимися дверьми. Сюда собирались больные из всех отделений. В нашем 3-м отделении загон называли «тырло» и ходили туда неохотно. Меня предупредили, что свидания будут разрешать только в приемные дни и не более чем на 15—20 минут, причем желательно, чтобы приезжали только родственники.
Все мои письма в открытом виде следовало сдавать старшей сестре, которая затем, очевидно, передавала их врачам для цензуры. Судя по всему, для меня готовилась длительная прописка в Калужской больнице.
Материалы короткого собеседования с комиссией, даже если они были зафиксированы в протоколе или записаны на магнитную ленту (что весьма маловероятно), не содержали, насколько я помню, никакого основания для диагноза о тяжелом и общественно опасном состоянии. Хотя возглавлял комиссию опытный судебный психиатр, но и он, и его коллеги не могли не понимать, что произвол, легко осуществимый в условиях тюремно-психиатрической больницы, здесь невозможен. Грубая фальсификация нереальна, а слабая («обнаружение небольших отклонений», «начальных форм», «психопатии» и т. д.) ничего не дает, поскольку не является показанием для насильственной госпитализации и принудительного лечения вопреки воле родственников и самого госпитализированного. Кроме того, все комиссии подчеркивали, что они не сомневаются в моей способности к профессиональной работе в области биохимии, геронтологии или генетики, а это подразумевало, что они должны рекомендовать трудоустройство по специальности.
Держать человека в больнице без активного лечения бессмысленно, а на лечение нейролептиками или шоком, естественно, не решались.
Члены министерской комиссии уже несомненно знали о многочисленных протестах, о публикациях за рубежом и передачах по радио, им вряд ли хотелось выступать в роли главных действующих лиц. Но ведь не для того их срочно посылали в Калугу, чтобы они меня выпустили на волю. Третья комиссия отправлялась, чтобы задержать выписку, чтобы поддержать своим авторитетом местных врачей, оказавшихся явно неподготовленными к столь сильному внешнему давлению. Но и она не оправдала чьих-то надежд. Ее решение, после которого мне объявили о выписке, по-видимому, где-то не утверждено, и весь спектакль начинается сначала.
